«Стояла на остановке, смотрела на серое небо и почувствовала, как же мне хорошо. Это был самый счастливый день»

Катина эмиграция началась пять лет назад, когда она после выборов 2020 года уехала из Беларуси с молодым человеком:

— Два года мы прожили в Украине. Перед войной за недели три в Киеве витало ощущение, что что-то должно произойти. Я работала в бьюти-сфере. Мои клиентки стали говорить, что вот, если взорвут мост на левом берегу… И тогда внутри было сопротивление: какой мост взорвут, что за кино такое, не может такого быть.

У нас начала рушиться жизнь по всем фронтам. Владелица жилья сказала, что хочет жить в своей квартире, которую сдавала нам. У меня не получалось найти кабинет, у парня дела пошли не наилучшим образом.

Помню, как мы сели и спросили друг у друга: нам не кажется, что что-то происходит странное. И тогда собрали все вещи — часть сдали в камеру хранения, а всё, что нужно было для работы, взяли с собой.

Мы поехали в Буковель кататься на лыжах. Утром 24-го февраля узнали, что началась война. В течение дня собрались и поехали в сторону Польши.

Добирались три дня. Это была очень тяжелая дорога. На границе — большая очередь из авто. Мы ехали на машине на беларуских номерах. Очень переживали, выпустят ли нас из страны.

Катя говорит, что еще в первой эмиграции у нее началось тревожно-депрессивное расстройство, но тогда она об этом не знала.

— В Беларуси у меня все было хорошо, были клиенты, я двигалась вперед. В Украине я начала жизнь с нуля, меня словно вырвали с корнями, и я была в зависимости от своего молодого человека. Я не чувствовала себя защищенной ни в отношениях, ни в чужой стране, — делится собеседница «Салідарнасці».

У меня появились панические атаки, тревожность. Потом возникла агорофобия — страх больших пространств, я перестала выходить на улицу.

В Варшаву я приехала с опытом эмиграции, понимала, как продвигать свой бизнес. Но эмоциональное состояние привело меня к психотерапевту. Я не ела, не спала, сильно похудела, и казалось, что умираю. Благодаря терапии поняла, что главная моя проблема — абьюзивные отношения и дисфункциональная семья в прошлом.

Катя ездила к психотерапевту каждую неделю, только на дорогу в оба конца уходило до восьми часов.

— Когда мы начинали работу, я разучилась улыбаться, не знала, что такое жить без тревоги. У меня были суицидальные мысли. Я не видела ничего в своей жизни, что меня могло держать.

После психотерапии у меня появилась радость от жизни. Моя жизнь сейчас похожа на кино, где встречаются классные люди. Многие пришли ко мне, увидев мой блог, узнав мою историю. Благодаря этой трансформации я вижу свое счастливое будущее, знаю, к чему идти.

Через полгода после начала терапии Катя рассталась с парнем.

— Мне было страшно. Помню, как плакала под дождем, думала: моя жизнь заканчивается. Я не знаю, что мне делать, куда идти. У меня не было друзей и никакой поддержки, кроме психотерапевта. Я собирала деньги для того, чтобы снять квартиру. Думала, без парня не справлюсь.

Терапия — это когда ты возвращаешь в свою жизнь себя. В детстве я была юморная, творческая, креативная. И все это ко мне вернулось.

Я перестала бояться мнения чужих людей. Поняла, что если будет хейт, я его выдержу. Сначала снимала видео на тему «Богатые в Польше», а потом перешла к более широкому формату — юмор про Польшу, про эмиграцию.

— Как думаешь, почему девушки становятся жертвами абьюза? И как снова не наступить на эти грабли?

— Стать жертвой абьюза может любая. Вне зависимости от социального статуса. В группе риска — те, кто прошел абьюз в детстве и во взрослом возрасте считают подобные отношения нормальными.

Чтобы не наступить на эти грабли снова, нужно очень хорошо погружаться в тему нарциссизма, абьюза, выстраивать личные границы. Особенно это важно в начале новых отношений, потому что у жертв абьюза есть привычка к слиянию с партнером. То есть им нужен супербезопасный человек, но где таких искать, я не знаю. Мне хватает одной-двух встреч, чтобы вычислить нарцисса.

— Какие ред-флаги при общении с нарциссом ты видишь?

— Первое — холодный взгляд. Второе — отсутствие эмпатии. Например, в общении с официантом с претензией, мол, это блюдо без души. Третье — нарциссы любят проверять границы. То есть они могут сказать тебе: «Ой, ты что, дурочка, что ли?» Или еще какую-то гадость в твой адрес, чтобы посмотреть, позволишь ли ты нарушить границы.

Есть категория мужчин, которые играют в бедного-несчастного, рассказывают, как им тяжело в жизни.

Еще один ред-флаг — когда про бывшую девушку (жену) плохо говорят. Беги! Иначе следующей будешь ты.

— Может, когда ты травмирована, видишь нарцисса почти в каждом?

— Нет. Я вижу хороших людей. Но проблема в том, что когда встречаю классного парня, который мне нравится, он начинает сомневаться, что он хочет со мной отношений. То есть я не нравлюсь тем, кто нравится мне.

Пока не понимаю, что нужно для того, чтобы построить отношения. Возможно, просто не время.

Мне хорошо с собой, я не испытываю дискомфорта из-за того, что не в паре.

Мой самый главный страх в эмиграции — остаться без денег. Хочется на кого-то положиться, потому что финансовой поддержки у меня нет. Я рассчитываю только на себя.

Всегда нахожусь в напряжении, и предпринимаю много действий, чтобы увеличить доход и осваиваю новые сферы, например, снимаю рилсы для других предпринимателей.

Я не знаю, как убрать тревожность, но пытаюсь смещать внимание на процесс, чтобы мне нравилось то, что я делаю, и чтобы мне хватало денег для закрытия базовых потребностей.

— Тебе страшно было идти на первое свидание после разрыва прошлых отношений?

— Я скачала Tinder, думала, первый же парень, с которым встречусь, влюбится в меня. (Смеется). Нервничала, сделала макияж — такой, как будто бы в последний раз иду на свидание.

Парень на фото значительно отличался от себя в реальности – был очень худой. В кафе он заказал себе еду, а обо мне не позаботился. После встречи ехала и смеялась, что у меня появляется такой опыт.

Что еще удивляет — это когда на втором свидании мужчина приглашает к себе домой. Мы с подругой обсуждали, что сложно найти своего человека, когда ты самостоятельна, понимаешь, чего хочешь, при этом имеешь свои границы.

— Психотерапия — это навсегда или можно закончить ее, когда поймешь, что запросы отработаны?

— Думаю, зависит от запроса. Есть люди, которые после первой и единственной сессии говорят, что им достаточно: «Я уже проработалась».

Мне нужна долгосрочная терапия. У меня был ком проблем, который я распутываю третий год. Можно остановиться в любой момент, но мне хочется продолжать, потому что хочу смотреть на жизнь через призму саморазвития.

Важно: моя психотерапевт имеет медицинское образование, и она поставила мне несколько диагнозов, включая комплексное посттравматическое расстройство, и назначила мне медикаментозную поддержку. Антидепрессанты в моем случае — как инсулин для диабетиков — необходимы.

Я научилась жить с посттравматическим расстройством, знаю, как себе помочь. Триггеры возникают часто. Эмиграция — это неопределенность — то документы, то деньги, то еще что, и ты постоянно качаешься на эмоциональных горках.

Помню тот день, когда не испытывала ни радости, ни тревоги, ни грусти. Я стояла на остановке, смотрела на серое небо и почувствовала, как же мне хорошо. Это был самый счастливый день, я позвонила психотерапевту и сказала: «А что, так можно было?»

Она ответила: «Добро пожаловать в жизнь!»